Тонкая СРЕДА-2020-1(14) К СОДЕРЖАНИЮ
*
Тот, чьи глаза похожи на рыб и розы,
чей серебристый взгляд отцветающих полон волн
(их лепестки в глубине за прозрачным солнцем
движутся вниз, как лестницы круговые),
тот, чей рот — кривая сухая ветка,
рваная рана слова. Занозы смеха
вытащить не могу — глубоко и тонко.
Белый его парик — облако кучевое.
Он уже здесь, контур его как остров,
мне не уплыть с него, а ночные крики
громче в лесу, и спать я уже не в силах.
Профиль его я видела на обоях
и сорвала бумагу, но стало сходство
только сильнее. Ближе ночные хрипы,
будто бы кошка с голосом человека:
«Он тебя не заметит. Дождись рассвета».
Я выхожу из окон клубами дыма
и на бегу плету дымовые петли,
в радостном хоре света прошу приюта,
тайного места ищу, проклиная, лая.
— Спрячьте меня, драгоценные люди солнца,
пеньем залейте тление тьмы, в которой
созданы я и моя игрушечная свобода.
— Нет, мы не можем, даже тебя не видим,
ты не имеешь цвета и очертанья,
мысли твои и страх неподвластны свету.
Вечером мы взойдём, ну а ты, как стадо,
будешь бродить внизу и пугаться скрипов.
Роза и рыбий хвост на твоих обоях.
Он всё равно придёт, он тебя почуял.
— Девушки пьяные, сто полевых цветов
обнажены на вашей небесной коже,
все вы покрыты пчёлами и пыльцой,
спрячете ли меня в свои хороводы?
— Нет, — отвечают девушки, — уходи,
не приближайся, пчёлы тебя укусят,
ты языка не знаешь, травы тебя поранят.
Не подходи, беги, ты куришься дымом,
можем увянуть мы от твоих пожаров.
Ты из другой листвы, из другого леса.
— Сильные братья птицы, там, в ветвях,
где вы звучите, в ваших воздушных норах
скройте меня от того, кто пятнами немоты
на темноте... — Нет, — отвечают птицы.
Ты не поёшь, не летаешь, не веришь небу,
спрятать не можешь грузную глину тела.
Как тебе скрыться в наших предельных гнёздах?
Ты просто вещь, забытая на подставке.
Ты из другой земли, из другого мяса.
Как мы тебя спасём от ночного скрипа,
как мы тебя возьмём в молодые крылья?
Он пришёл за тобой, потому что ты его крипта.
Он за тобой стоит. Говори не с нами.
Все эти просьбы, все эти лица были
только один узор приближенья плена.
Что ж, ты пришёл за мной. Так скажи мне правду:
«Ты из моей земли, из моей породы,
ты моя вещь, забытая на салфетке».
Так оно и есть, так тому и быть, я давно готова
снова убегать, снова прибегать, как бежала раньше,
от подземных рек чёрных кровяных подниматься к свету,
оставлять тебя, вспоминать тебя, прорывать осаду,
голову клонить, сети надевать, прекращать погоню.
Девушки в цвету, птицы на лету, я не ваша дева,
милые мои, вечные мои, я не ваше дело.
У меня самой рыбы на глазах, розы на обоях.
Покидая вас, становлюсь собой — голосом обоих.
*
Л.
Как взрослый, спасая от страха детей, у пропасти сводит края, не делает тайны из вечных путей простой механизм бытия. Он вылечит холод, вливая на треть смолу и берёзовый сок, завяжет глаза и оставит гореть среди некрещёных лесов. Его бесконечность на ощупь проста: вот это — весенние рвы, вот это виола витого моста, аркадии сонной травы. Простой механизм — обнимать и держать. В цветах открывается дверь. Их скромный огонь неуступчив и сжат, сиренев и розов, как зверь. А вот аурелии водных прохлад спешат наугад, напролом, ведут напрямик, говорят невпопад на солнечном и луговом. И всё это верит, растёт и поёт, и тьма многоликих времён цветёт и трепещет во имя твоё, своих не имея имён. Пусть синие лапы проворных небес бегут и бегут за тобой, и в сердце прозрачной аркады чудес сияет просвет голубой.
Жак Брель. Ne me quitte pas. Вариации, искажения
Пожалей меня, раствори, сотри эту смерть внутри, сердце из огня —
не смотри, бери, уноси волной, это было мной, забирай меня.
Оставайся здесь, разреши забыть, проиграть себя.
Я отдам, что есть и что может быть, только не тебя, только не тебя.
Только не тебя.
Там, где нет воды, там, где нет тепла, будет океан — золото и свет,
если б ты была, только бы была, только ты не там, никого там нет.
Море из цветов, облака китов, горы из любви, горы-миражи.
Удержи меня, рядом поживи, рядом подыши, чтобы я ожил.
Я могу дичать, я могу молчать, видеть из угла, помнить из угла,
как ты там поёшь, как ты там живёшь — как из-за стекла, как из-под стекла.
Бедные слова, глупые мои — все, которых мы и не можем знать, —
это существа, подскажи, пойми, как из полутьмы их домой позвать.
Ты уже не я, я уже не я, ночь уже не день,
развяжи меня, разреши меня, я укрылся в тень
твоего платка, твоего цветка, твоего щенка.
Не найти стыда, не осталось слов, спрятаться бы мне в тёмном уголке
и смотреть туда, где моя любовь как вечерний свет на твоей руке.
Как спасённый свет, как зелёный цвет, как простой ответ.
*
Стоя на пустоте над былыми узами,
он начинает петь, не дождавшись музыки.
Не отличает радость свою от ярости,
просто он хочет скорости в мире старости.
Сквозь пустоту бредет, задирая голову,
и, представляя себя подобным чему-то полому (голоду или коробу),
вдруг понимает — колокол.
Звук начинается верно и недоверчиво,
и человек звучит, ни за что не держится.
Стало началом, гулким одним качанием
то, что когда-то было его молчанием.
...Часть моя в шуме полдня и в зове полночи.
Я не хочу опор, не нуждаюсь в помощи.
Бьется, мычит, рычит
мое ничему не равенство
звонче и громче ярости, ярче радости.
*
Лето зимы не проще —
небу земли не хватит.
Облако в виде рощи
выросло на закате.
Вытянулось на север
в поле высоком, ясном,
белая ветвь на сером,
серая ветвь на красном.
Были и мы подростки,
солнечные наброски.
Стали и мы отбросы,
облачные обноски.
Блеску то было, треску,
так и летели блёстки.
Яркие занавески,
праздничные подмостки.
Блеску-то было, плеску,
смеху перед закатом
на языке неместном,
праязыке крылатом.
В небе с полоской сноски
гаснет альбедо лета.
Возьми меня в перекрёстки,
держи меня в них до света.
*
Дерево дрожит, по нему бежит золотой распад.
Это разгоняется, это ускоряется листопад.
Стынет, как приютская, леса неуютная голова,
и такая изморозь на траве, что легла трава.
Смеётся ночь, наступая наземь, чернее грязи, острей стекла,
и такая изморозь на луне-луне, на огне-окне, что душа ушла.
Место пусто, осталась полость — пробел, дефект.
Сквозь водоворот памятник плывёт по ночной реке.
В глубину лицом — как падал, так и лежит.
У него отбита рука с веслом,
и за слоем слой, и за сломом слом, и за спадом спад
по нему бежит голубой рассвет, вороной закат, золотой распад.
От него остался один кусок. И такая изморозь на спине,
что и чист, и пуст, и отмыт от чувств,
и совсем высок, и совсем вовне.
На глазах песок — и почти ослеп, как огромный свет в мимолётном сне.
Пишет осень искрами, серебром — никаких цветов —
ледяной устав для тех, кто совсем устал.
И такая изморозь на земле, что легла любовь
во хрустальный дом, воды потайной кристалл.
Лебединый мост над рекой летит для того, кто прав,
потому он и не касается берегов.
Вдоль реки дребезжит ночной жестяной состав:
Туки-туки-прячь, туки-туки-ночь, туки-туки-ключ,
Туки-туки-плачь, туки-туки-речь туки-туки-туч.
И такая изгородь — ивы, истины, города поглотил туман.
Надо мной двойной фибулой из льда небула плывёт в небо-океан.
Лебединый мост улетает прочь, я не буду звать.
Коротка ли, длинна ли ночь, я не буду знать.
Забери меня
плыть по вечной заре реки
к темноте без имени
темнотой без памяти и тоски.