Тонкая СРЕДА-2020-1(14)
Новоселье
Кот очень недоволен.
Очень встревожен.
Его не радует вид из окна
четырнадцатого этажа
– брейгелевский,
хоть и с заводскими трубами,
с линиями электропередач и КАДом у горизонта.
У кота своя высокая точка зрения.
Он с чуть хрюкающим сопением
уходит в прихожую, где отчаянно чем-то гремит.
Я думаю, он хочет уйти.
Пытается открыть дверь.
Или сделать подкоп.
Вырваться отсюда в прежнюю жизнь.
Он еще помнит, какая она.
Я – почти нет.
Из прошлой жизни у меня только кот
с перепуганными глазами цвета крыжовника
на чистеньком, почти девичьем, личике.
***
часовенка возле торгового комплекса
так близко, почти приникает к нему
перекрестишься на вывески «рив гош» и «мак дональдс»
хлеб наш насущный даждь нам днесь
во имя Отца, и сыра, и французских духов
***
кафе «старый город» есть в любом городе
даже в недавно построенном
в кафе «старый город» есть кирпичная кладка
и чёрно-белые фотографии
в кафе «старый город» над столиками висят уличные фонари
и топор в воздухе
(обычно здесь очень накурено,
и даже теперь, когда мы все вынуждены казаться здоровыми,
память о едком дыме застилает глаза)
в кафе «старый город» есть портал в другое измерение
или в другое время
отсюда — постоянное беспокойство
вдруг тебя кто-то окликнет?
интересно — радостно или с болью в голосе?
легкое дежа вю
средней паршивости крепкий кофе
неожиданно вкусный десерт
***
курс рубля упадёт, ночь ли наступит безлунная
чем наградит создатель, но я
надежная, добрая, умная
женщина — вообще существо прилагательное
приляг ко мне, прислонись, удержись
постарайся все соки выжать
я буду думать, что мне без тебя не выжить
буду верить, что ты и есть моя жизнь
и когда щелчком выключателя вырубит нас до утра
комната встанет в двадцать четыре ребра
с кавернами окон и в переплетенье артерий
и застучит аритмично и тяжело
наше благоустроенное жильё
воздав по терпенью и вере
оторвись от дивана, лети в пустоту ресниц
там, в начале пути, окажись, приснись
тонким, как стебель, молодым и красивым
со взглядом, приговорённым к любви
отблеск речной зазеркальный лови
еще несвалявшейся гривой
за подмосковьем, за веком, за волоском
я расстилаюсь небом твоим и песком
и нарожаю новых тебе созвездий
чтобы наутро в звяканье чайных ло-
жек под лопаткой больной ощутить тепло
может быть, ради этого мы ещё вместе
***
из питера в москву устремился сапсан,
петляя, вихляя вагонами, преодолевая крутые подъёмы,
словно по американским горкам он нёсся,
но я держалась
крепко за край чего-то, шатающегося на ветру,
и ободряла себя — ничего, как-то раньше
я ведь ездила этим маршрутом, всё было о`кей,
я не упаду, не сорвусь, даже если мёртвой петлей
галстук завяжет себе машинист ненароком,
даже если в штопор войдём —
ну, откроем бутылку,
не упадём в дырку-булку-копилку,
странно, конечно, что так залихватски он мчится,
что за деревья кругом, почему небо так высоко.
поезд остановился, проводник объявил —
перерыв на обед, два часа, чтобы всё осмотреть.
я увидела море, чистейшее, с пляжем и маяками,
мост ажурный вдали — там никто не купался.
но почему? — я спросила у жителей местных,
потому что тебе оно снится, — сказали они,
а потом превратились в песок и в глаза мне попали —
я проснулась у моря, с разбитым сапсаном в груди.
***
Лучший какао — в «Чайкоффском»,
а в «Шубах Шуберта» – норка со скидкой!
Но это — для богачей.
Зато абсолютно для всех
во двор по утрам въезжает «Мусоргский».
Сотрудники разодеты в костюмчики с нотами
и, пока из бака в машину летят бытовые отходы,
насвистывают что-нибудь из «Хованщины»
(или «Листья шумели уныло» — осенью,
или «Ах ты, пьяная тетеря» — по выходным,
или «Пирушку» по праздникам).
Иногда какой-нибудь наглый эстет
выглянет из окна и крикнет:
«Прекратите уж, наконец, это интермеццо!»
или
«Каприччио вчера было, «Сиротку» давай!»
Но в основном все довольны.
Хоть какое-то разнообразие.
А то всё шум Шумана да шёпот Шопена.